© Денис Паничкин

В начале «упущенных 90-х», когда сложилась практика хотя бы критиковать, если не ругать откровенно, советский период истории в диссертационных исследованиях, номенклатурщики от науки высказывались откровенно: «мало ли что думали в Москве или Петербурге, а в провинции своя история есть, и не одна».

В Ленинградской области таким городом, где местная история выражена очень сильно, является Тихвин. При этом выделаются два периода – старинный, до получения статуса города, и период Великой Отечественной войны. Захватить-то его гитлеровцы смогли, да ненадолго. Это был первый город, освобождённый в ходе контрнаступления в конце 1941 года, после освобождения был восстановлен железнодорожный путь на Волхов, чтобы помочь осаждённому Ленинграду. Тихвин по праву признан городом Воинской Славы, и колонна, установленная на площади Мерецкова, для меня из семи виденных таких обелисков, является лучшей в исполнении, отражение всей истории города.

Обходя все барельефы (как правило, их шестнадцать), я обратил внимание на один из них, посвящённый мирному договору со Швецией 1617 года, относящемуся уже к старинному периоду истории.

Этот барельеф вызывает неоднозначное отношение. Он является свидетельством несостоятельности навязанного народу эрзац-праздника 4 ноября, так называемого «дня примирения и согласия», то есть в 1612 году с освобождением Москвы окончание лихолетья можно считать довольно условным.

И в то же время следует призадуматься и понять, что перед нами памятник довольно ангажированной пропаганды, преувеличение Столбовского мира как события. На барельефе русские изображены прямо, с выраженной гордостью, а шведы – пригнувшись, со спин, подписывающими договор, как будто их принуждают, а не наоборот. У непосвящённого может сложиться впечатление, что именно Русское царство одержало победу, тогда как на деле русские всего лишь избежали окончательного поражения. По условиям мира Швеция возвращала Новгород и отказывалась от притязаний на Псков, но всё побережье Балтики удерживала за собой. А «моральные победы» – слабое утешение.

Да и во время подписания мира не была устранена другая, более опасная угроза российской государственности – от Речи Посполитой, с которой всего лишь перемирие было заключено в 1619 году, да и то дорогой ценой – уступкой смоленских, черниговских и новгород-северских земель, а Владислав отказался от притязаний на московский престол лишь в 1634 году, по новому мирному договору после очередной войны.

Два других не понравившихся мне примера, тоже относящихся к старинному периоду истории Тихвина, я видел во время экскурсии на территорию монастыря. Например, в жизнеописании одного из святых местного происхождения – Александра Свирского – упоминается встреча с рыбаком, рассказавшим ем у о притеснениях со стороны судьи за то, что три года назад рыбак поймал крупного осетра и продал его без ведома судьи заезжему богатому купцу. Святой устраивает так, что рыбак поймал такого же осетра и относит его судье.

Если подумать, «чему это учит», то легенда производит впечатление «как бы откупается». Для меня примером «чудес святого» является митрополит Алексей, который бы в подобном случае сотворил бы другое чудо – например, чтобы как-то пострадал судья или, даже лучше, кто-то из его семьи, расшибся, например, а возвращение к нормальному состоянию стало бы возможно, если бы судья всенародно унизился бы перед рыбаком и заплатил бы ему за три года притеснения. Я всегда беру сторону того, кто социально слабее, до степени унижения сильного.

То же самое двойственное отношение вызывает и выставка, посвящённая истории Тихвинской иконы. В особенности, с некоторым «намёком на положительное» представлена та часть истории, относящаяся к Великой Отечественной войне, точно в стиле фильма «Поп», снятого режиссёром В. Хотиненко в 2009 году, на тему «возрождения духовности и религиозности на оккупированных территориях». Насколько это совместимо с тем, что Тихвин – город Воинской Славы? Или с тем, что я видел полуразрушенный монастырь на снимках-хрониках в краеведческом музее на территории того же монастыря?! По счастью, рядом с этой переносной выставкой есть более прочный памятник – камень с надписью, посвящённой подвигу отряда Н. Моисеенко. Кстати, мемориальную доску я видел и в 1-м квартале, у проезда, названного именем Н. Моисеенко – командира разведроты, ворвавшейся в монастырь (использовавшийся гитлеровцами как крепость с намерением при отступлении ни много ни мало как взорвать), и выбившей врага оттуда, не допустив окончательного уничтожения монастыря.

Да и фильм этот я отношу к новорусским искажениям истории. В этом отношении пример из другого такого фильма-искажения – «Штрафбат», где к штрафникам присоединяется тоже из духовного звания – отец Михаил – намного привлекательнее.

Всё это свидетельствует о том, что единый учебник истории – это не декларация, а необходимость.