© Виктор Хенкин

После Петра I, не успевшего назначить себе преемника, на русский трон всё чаще стали претендовать дамы.

Тут кротко или строго

Царило много лиц.

Царей не слишком много,

А более цариц.

Бирон царил при Анне;

Он сущий был жандарм,

Сидели мы, как в ванне,

При нем, dass Gott erbarm

Веселая царит

Была Елисавет:

Поет и веселится,

Порядке только нет.

(А. К. Толстой. История государства Российского от Гостомысла до Тимашева)

Нет нужды доказывать, что Екатерина I, Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна и Елизавета Петровна имели о шахматах весьма смутное представление; их волновали другие «игры». Усилия Петра были сведены на нет, карты стали подлинной эпидемией. Лишь слабым отголоском петровских ассамблей звучит упоминание об устройстве при Анне Иоанновне «шахматной комнаты» в Зимнем дворце, но никаких свидетельств о ее использовании по назначению мы не имеем. Впрочем, можно предположить. что кто-то из русских вельмож еще хранил память о придворных шахматных традициях, например, брат фаворита Елизаветы Петровны граф Кирилл Григорьевич Разумовский, о котором, в частности, рассказывали, что он снабжал деньгами одного малоимущего офицера, своего постоянного шахматного партнёра.

О Екатерине II, правившей Россией 34 года, сложено столько легенд, что в них не так просто разобраться. Русской императрицей она стала по счастливому стечению обстоятельств. Надо же было случиться, что Елизавета, подыскивая жену для своего племянника, будущего императора Петра III, остановила выбор на дочери захудалого германского князька из маленького города Цербста. Поставив перед собой цель достигнуть высшей власти Екатерина усердно занялась самообразованием и благодаря настойчивости и природному уму заметно в этом преуспела. Однако не настолько, чтобы оправдать созданную вокруг ее имени славу.

Личные качества императрицы превозносились современниками до небес. Сладчайший фимиам курил ей гроссмейстер придворной лести Гаврила Романович Державин. Это был верный путь к успеху. Князь Григорий Александрович Потёмкин поучал английского посланника Гарриса: «Она не просит ничего, кроме похвал и комплиментов», а австрийский император Иосиф II писал своему брату великому герцогу Тосканскому Леопольду: «В сношениях с Екатериной нечего бояться увеличивать дозу лести».

Спору нет, Екатерина отличалась сообразительностью, хитростью, знанием людей, житейской мудростью. Однако многие ее таланты, которыми так невоздержанно восхищались современники, были, как говорится, сильно преувеличены. Вот как характеризует В. Ключевский черты её деятельности: «В каком бы обществе она ни вращалась, что бы ни делала, она всегда чувствовала себя как будто на сцене, поэтому слишком много делала напоказ ... выше, чем ставят последние. Она заботилась больше о популярности, чем о пользе ... Ее самое будут помнить дольше, чем ее деяния». Большинство свидетельств о шахматных досугах Екатерины относятся ко времени ее связи с Потёмкиным.

Душа чужая-сущие потемки,

Императрица знала, но она

Ждала, что он - светлейший князь Потёмкин -

Изволит задержаться дотемна.

Но он уже спешил на дебаркадер.

Вот женщины стареющей удел!

Он думал: «Лучше град турецких ядер», -

И оставаться вовсе не хотел.

(Ю. Смирнов Гостиная императрицы)

Потёмкин убегал от своей царственной возлюбленной не только «на дебаркадер», как образно выразился поэт.

Она больше имела в виду современников, чем потомство; оттого первые ставили ее выше.

Страстный шахматист, он нередко проводил за игрой дни и ночи напролет, чем безмерно огорчал Екатерину.

Страдая бессонницей, всесильный временщик рассылал фельдъегерей по всему Петербургу на поиски партнеров. Их поднимали с постели и насмерть перепуганных везли в Таврический дворец, где светлейший князь уже восседал за шахматной доской. В такие «запойные» часы Потёмкин забывал обо всем на свете и, случалось, пропускал свидания с нетерпеливой любовницей. Как видите, Екатерина имела особые причины даже невзлюбить шахматы, хотя, с другой стороны, будучи до мозга костей женщиной вольно или невольно могла проникнуться интересами своего фаворита. Вспоминая об одном из посещений Зимнего дворца, княгиня Екатерина Романовна Дашкова писала: «Желая отдохнуть, я села в ожидании обеда в комнате, смежной с той, где императрица обыкновенно играла в шахматы.

О том же свидетельствует екатерининский паж А. Башилов: «Государыня, нагулявшись, всегда садилась играть в шахматы вчетвером». С кем - неизвестно, хотя «обыкновенно» и «всегда».

Но что означает «вчетвером»? Уильям Кокс, английский путешественник и историк, побывавший в России в 1772 году, обратил внимание, что «русские также играют в шахматы вчетвером - два против двух. Игра проходит на доске большего размера, чем обыкновенная, с большим количеством клеток и фигур. Мне сообщили, что игра не труднее обычной, но зато требует большей согласованности». Между тем ни в петровские, ни в допетровские времена о четверных шахматах в России не знали, появились они только в Екатерининскую эпоху. Но как попали к нам?

Известно, что в XVIII веке наибольшее распространение четверные шахматы получили в Германии. Даже такой сильный мастер, как И. Альгайер, автор первого шахматного учебника на немецком языке, одну из глав посвящает этой разновидности игры. Но ведь Екатерина II тоже была по происхождению немкой, до 15 лет росла и воспитывалась в Германии, а потому могла не только познакомиться с четверными шахматами, но и пристраститься к ним. Не вызывают сомнений и воспоминания А. Петрова, в которых первый русский мастер, со слов своего деда, сенатора и тайного советника Соколова, сообщает, что Екатерина любила эту игру. Уж не она ли сама за везла ее в Россию и культивировала среди приближённых? И если это не так, то чем объяснить, что после смерти императрицы четверные шахматы, не опиравшиеся на национальные традиции, очень скоро исчезли из русского обихода?

В конце концов для нас не имеет значения, в какие шахматы, в какую силу и насколько серьезно играла Екатерина, испытывала ли интеллектуальную потребность или относилась к ним как к реквизиту своих домашних «спектаклей», гораздо важнее, что вокруг ее имени создавался ореол «покровительницы шахмат», а это благотворно влияло на движение шахматной мысли в России.

О том, что такая слава Екатерине сопутствовала, свидетельствует эпизод, описанный И. Линдером. В 1782 году тульские оружейники, рассчитывая на благосклонность императрицы при решении вопроса о строительстве нового завода, преподнесли ей шкатулку с шахматами, отделанными серебром и золотом. Намек на её «несравненные таланты» очевиден. Подобным образом действовали и вельможи. Неизвестный автор в «Петербургской газете» в 1895 году сообщает: «В 1796 году, по случаю приезда в Петербург шведского короля Густава IV, граф Александр Сергеевич Строганов устроил великолепный праздник в своем великолепном загородном дворце в нынешнем Строгановском саду. Праздник этот удостоила своим присутствием сама императрица Екатерина II, приехавшая к Строганову вместе со шведским королём.

Между прочими развлечениями граф Строганов устроил в саду живую шахматную партию. На большой лужайке, покрытой зеленым и желтым дерном правильными квадратами в 64 клетки, расставлены были слуги графа, одетые в средневековые костюмы желтого и зеленого цветов. Живые фигуры расставлены были на соответствующие игре места. Самою игрой руководили Лев Нарышкин и граф Остерман. Зрелище было очень оригинальное и чрезвычайно понравилось царственным гостям Строганова». Эта публикация интересна так же, как первое сообщение о «живых шахматах» в России.

Если следовать исторической правде, то Екатерина всем другим играм предпочитала карты, однако, заботясь о внешнем блеске своего двора, стремилась удовлетворить все вкусы. Так, она распорядилась иметь в подмосковном Покровском дворце «белиар со всеми принадлежностями, карты, шахматы, кости, ломберные столики и другие ко увеселению потребности, так, как в Царском Селе», что и было исполнено.

И в Таврическом дворце потемкинские «гости по желанию могли заняться какой угодно игрой, так как в приемной стояло множество столов с шахматами, триктраком».

Антураж придворной жизни диктовал моду, в аристократических домах шахматная игра занимала достойное место среди прочих светских развлечений. В числе ее поклонников встречаются имена широко известные - президента Академии художеств Ивана Ивановича Бецкого, адмирала Ивана Федоровича Крузенштерна, Александра Васильевича Суворова. Последнему, как считает А. Наркевич, принадлежит эпиграмма на Потёмкина (до 1970-х годов обычно её приписывали Г. Державину, но и авторство Суворова не вполне достоверно):

Одной рукой он в шахматы играет,

Другой рукою он народы покоряет.

Одной ногой разит он друга и врага.

Другою топчет он вселенски берега.

Но были люди, хоть и менее титулованные, зато более преданные шахматам, те, кто с искренней любовью и энтузиазмом возделывал почву, сеял зерна для обильных шахматных всходов следующего столетия. Благодаря воспоминаниям Александра Дмитриевича Петрова мы можем сегодня высказать слова признательности его деду по материнской линии, юрисконсульту министерства юстиции Ивану Алексеевичу Соколову, чиновнику Николаю Петровичу Брусилову, писателю Алексею Даниловичу Копьеву. Партии их не сохранились, но по дошедшим до нас отзывам это были лучшие петербургские игроки, сильные практики, знакомые также с европейской шахматной мыслью. В их домашних библиотеках почетное место занимали книги Греко, Стаммы, Филидора, особенно последнего, чей труд «Анализ шахматной игры» (1749) уже пользовался всемирной известностью.

В Россию иностранные книги попадали разными путями, их привозили путешественники, эмигранты, дипломаты. Расскажу историю одного из 65 экземпляров третьего издания книги Филидора, выпущенной в 1790 году в Лондоне на английском языке. В Библиотеке им. В. И. Ленина она хранится в отделе редких книг не только по причине крохотного тиража, но и потому, что принадлежала светлейшему князю Михаилу Семеновичу Воронцову, о чем свидетельствует вензель на титульном листе. Эта книга была приобретена его отцом, графом Семеном Романовичем Воронцовым, полномочным министром России в Лондоне (1784 - 1806). Будучи членом Сент-Джеймского шахматного клуба, он участвовал в подписке на книгу Филидора, перешедшую затем к его сыну, тому самому новороссийскому и бессарабскому генерал-губернатору, которого впоследствии Пушкин высмеял в своей знаменитой эпиграмме «Полу-милорд, полу-купец...».

Как известно, славу шахматиста Филидор делил с музыкальной славой. На русской сцене ставились четыре его оперы: в Петербурге - «Кузнец» (1764) и «Том Джонс» (1800), в Москве - «Санчо Панса» (1762 и 1796) и «Колдун» (1798). Узнав о громком успехе его кантаты на стихи Горация «Песнь столетия», Екатерина II обратилась к композитору с просьбой прислать ей партитуру и по-царски его вознаградила, велев выплатить 500 червонцев. Филидор не остался в долгу, и когда в 1788 году кантата вышла в Париже отдельным изданием, на титульном листе стояло посвящение автора русской императрице. Надо полагать, что Екатерина была знакома и с «Анализом шахматной игры», во всяком случае о такой книге знала.

А первая книга о шахматах на русском языке, которую Екатерина просто не могла не прочитать хотя бы из-за имени автора, появилась в 1791 году в Петербурге и называлась «Правила для шашечной игры, сочиненные Франклином и переведенные с французского языка» - небольшое эссе на 12 страницах, где речь шла о воспитательной роли шахмат и этических нормах поведения за доской. Прожив долгую и плодотворную жизнь, Бенджамин Франклин скончался всего год назад, и вполне естественным выглядело желание русского издателя почтить память великого американца публикацией одного из его произведений. Но возникает недоумение, почему выбор пал именно на эту, в общем-то незначительную для его литературного творчества работу, «пустячок», как он сам о ней отзывался? Рискну высказать предположение. Хотя Франклин пользовался в русском обществе высочайшим уважением, хотя стал первым американцем среди иностранных членов Петербургской Академии наук (1789 г.), отношение к нему Екатерины II было далеко не однозначным. Его республиканские идеи вызывали у неё раздражение и казались особенно опасными в период, когда набирала силу Французская революция. В этих условиях популяризация общественно-политических взглядов Франклина могла дорого обойтись издателю, и он поступил весьма благоразумно, выбрав для публикации невинную морально-этическую тему, содержавшую к тому же рассуждения о пользе «королевской игры», к которой, как считалось, императрица питала особое расположение. Так, благодаря стечению обстоятельств шахматная игра, вдохновившая выдающегося мыслителя своего времени, предстала перед русскими читателями в самом высоконравственном облике. Непререкаемый авторитет Франклина до сих пор служит ей опорой.

В 70-х годах XVIII века в Петербурге и Москве было открыто несколько клубов, где свой интерес могли удовлетворить и любители шахмат, но самые заядлые игроки отдавали предпочтение домашним баталиям. Уже упоминавшийся Уильям Кокс свидетельствует: «Шахматы настолько распространены в России, что во время нашего пребывания в Москве мне почти не приходилось бывать в обществе, где бы гости не были заняты этим развлечением. И даже проходя по улице, я часто наблюдал торговцев и простых людей за этой игрой перед дверьми их лавок и домов. Русские слывут большими искусниками в шахматах».

Если даже допустить, что наш английский гость немного переборщил, картина все равно остается впечатляющей. Особенно ценно упоминание о торговых людях. По роду занятий им часто приходилось путешествовать, и те из них, кто увлекался шахматной игрой, разносили ее по городам и весям нашей огромной страны. А что на окраинах Российской империи играли в шахматы, мы неожиданно узнаем из мемуаров знаменитого авантюриста XVIII века Мориса Августа Беневского. Этот венгерско-польский дворянин, генерал повстанцев в Барской конфедерации, был схвачен русскими войсками и в 1770 году сослан на Камчатку. В Большерецком остроге он завоевал расположение коменданта тем, что, играя в шахматы на деньги, отдавал ему часть выигранных сумм. Пользуясь относительной свободой, Беневский с группой ссыльных сумел организовать дерзкий побег на галиоте «Святой Петр».

В своих мемуарах он утверждает, что игровые ставки составляли 500 рублей за партию - сумма по тем временам колоссальная, а потому малодостоверная. Но относительно партнеров - заезжих русских и татарских купцов, коих он нещадно обирал, сомнений не возникает, ибо кто еще, кроме торговых людей, располагал свободными деньгами в глухом остроге на самом краешке земли. Одного такого купца Беневский называет по фамилии - Чулошников. А вот имя другого купца, на сей раз тульского, нам не известно. О нем сообщается как о «жертве» неуемной шахматной страсти Потемкина, таскавшего его за собой по всем военным походам. Также неизвестно, компенсировал ли светлейший князь торговые убытки своего «шахматного раба», понесенные им из-за длительных отлучек. Многое, очень многое сокрыто от нас в толще двух веков. В русских газетах XVIII столетия трудно найти хотя бы косвенное упоминание о шахматах, общество относилось к ним как к простому развлечению и всерьез не воспринимало. И все-таки однажды шахматы стали чуть ли не главной темой дня.

В те времена по столицам европейских государств со своим шахматным автоматом гастролировал венгерский изобретатель Вольфганг фон Кемпелен. Теперь мы знаем, что внутри скрывался оператор, но тогда автомат принимался многими за чистую монету, его демонстрация вызывала острый интерес. И вот, 31 мая (11 июня) 1783 года, в «Московских ведомостях», № 43 появилось сообщение из Парижа, которое мы воспроизводим впервые- «Недавно приехал сюда славный Господин Кемпелен с шахматною своею машиною. Он допускает играть с нею всякого, кто считает себя в шахматной игре искусным, с платежом за то по 6 ливров. Дюк де Боаллон одну только игру выиграл, да и то, может быть, потому, что деревянный игрок из учтивства уступал. Равно и Парламентский Адвокат Бернард выиграл одну игру; но вероятно, что и он обязан вежливости Немецкого игрока. Машина сия вопрошаема была, решится ли она играть со славным шахматным игроком Филидором; она смелости не имеет, со столь великим человеком о чести поигрыша, спорить. Механическое сего деревянного игрока устроение возбуждает здесь великое удивление, и некоторые бьются об заклад, что во всем Париже не сыщется 8 игроков, которые бы в состоянии были его поиграть».

Здесь уместно было бы рассказать о приключениях Кем- пелена в России, о том, как Екатерина II играла с шахматным автоматом и едва не купила его. Увы, все это плод недоразумения, более ста лет кочующего по страницам газет, журналов, книг, энциклопедий и даже по киноэкранам.

Ни Кемпелен, ни его автомат в России не были. Однако история возникновения этой легенды настолько запутана и загадочна, а сама легенда обросла красочными подробностями.

О шахматных досугах Павла I сохранилось мало свидетельств. Наиболее известные относятся к его детским годам.

Проблема воспитания единственного сына была для Екатерины достаточно сложной. Первоначально она намеревалась пригласить наставником французского математика-энциклопедиста Даламбера, но тот ответил отказом. Воспитателем Павла стал граф Никита Иванович Панин. Видный государственный деятель, дипломат, человек умный и образованный, он был, однако, типичным русским барином, сибаритом по натуре и к своим обязанностям отнесся с ленивым равнодушием.

Под началом Панина стоял штат информаторов, как тогда именовали преподавателей. Физикой и астрономией занимался с цесаревичем Франц Иванович Эпинус.

Ему принадлежит меткая характеристика юного Павла: «Голова у него умная, но в ней есть какая-то машинка, которая держится на ниточке; порвется эта ниточка, машинка завернется, и тут конец и уму и рассудку».

В 1762 году информатором при Павле был определен Семен Андреевич Порошин. Он преподавал наследнику арифметику и геометрию. Порошин знал несколько иностранных языков, писал статьи, сочинял стихи, а, главное - вёл дневник, которому мы обязаны многими подробностями из жизни будущего царя. В декабре 1764 года, когда Павлу было десять лет, в дневнике появляется запись: «Куплена у Архангелогородца Дудина шахматная доска и с шахматами резными его работы, дано сто рублей». Эти шахматы цесаревич «устанавливал на столе с особыми своими воображениями и диспозициями», то есть попросту играл в солдатики. Любовь к солдатикам он сохранил на всю жизнь. Вскоре, однако, Павел усвоил правила и вел шахматные сражения с Порошиным и своим сверстником, племянником Панина, князем Куракиным, но больше любил наблюдать за игрой. Тот же Порошин вспоминает.

«Перед обедом Т. И. Остервальд и К. Ф. Круз играли партию в шахматы. Великий князь изволил поставить рубль на Остервальда».

На этом сообщения о шахматных занятиях Павла обрываются. Екатерина, узнав, что Порошин ведет дневник, и опасаясь огласки внутрисемейных отношений, которые были далеко не безоблачными, отстранила его от воспитания сына.

В 1781 году Павел с женой Марией Федоровной в сопровождении многолюдной свиты отправился в заграничное путешествие. Подобно своему великому прадеду, он хотел самолично познакомиться с Европой. Никаких дипломатических поручений Екатерина сыну не доверила, а чтобы избежать протокольных затруднений, великокняжеская чета скрылась под именами графа и графини Северных

Первой европейской столицей, лежавшей на пути их следования, была Вена. Австрийский император Иосиф II, заинтересованный в союзе с Россией, изо всех сил старался угодить наследнику русского престола - высоких гостей ожидала большая культурная и развлекательная программа. Павла, однако, шокировали вольные венские нравы, раздражал и сам император - «монарх- либерал», «король-философ», как окрестили его историки: цесаревич тяготился почтительным гостеприимством и мрачнел день ото дня. И тогда Иосиф извлек на свет полузабытый кемпеленовский автомат.

Свой автомат, представлявший фигуру турка, играющего в шахматы, Кемпелен уже демонстрировал в 1770-1773 гг., но. несмотря на многочисленные приглашения. за пределы Австрии не вывозил, затем вдруг упрятал его и в течение последних восьми лет ни разу не выставлял.

Европа недоумевала: почему изобретатель добровольно отказался от всемирной славы, куда подевалось «великое чудо». И вот в декабре 1781 года оно вновь выплыло на поверхность.

Кто был первым соперником «воскресшего» турка - неизвестно, но сам Павел от игры уклонился, то ли из боязни оконфузиться, то ли посчитав сие занятие несовместимым со своим высоким положением. Но в его свите были два азартных шахматиста - лейб-медик Карл Федорович Крузе и известный немецкий поэт Фридрих Максимилиан Клингер, состоявший на русской службе в качестве гофмейстера при наследнике, - один из них, видимо, и принял удар на себя: турок, увы, оказался игроком более искусным.

Автомат привел Павла в неописуемое изумление, и, будучи человеком крайне импульсивным, он тут же попросил австрийского императора отпустить Кемпелена в европейское турне, а самого изобретателя пригласил в Петербург.

Иосиф охотно откликнулся на просьбу высокого гостя и уже в следующем году отправил Кемпелена за границу, несмотря на его явное нежелание. В течение двух лет автомат выставлялся в Париже, Лондоне, Лейпциге, Дрездене, Берлине, других европейских городах, повсюду вызывая восхищение, удивление, негодование, порождая споры и самые невероятные гипотезы. Количество известных мне публикаций, посвященных шахматному автомату, выражается трехзначным числом. Хотя странное детище Кемпелена было, как мы теперь знаем, грандиозной технической мистификацией, оно возбуждало интерес к шахматам и, соотнося их с наукой, заставляло задуматься о сущности самой игры. Так будущий российский император невольно способствовал широкой популяризации шахмат в Европе. Гроссмейстеру мальтийского ордена удалось сделать больше, чем иному гроссмейстеру от шахмат.

Новая встреча Павла с шахматами произошла в Париже. Летом 1782 года в кафе «Режанс» зашел невзрачный господин маленького роста и стал наблюдать за одним из шахматных поединков. Среди зрителей, окружавших столик, возник спор: какой ход будет сделан в создавшемся положении? Неизвестный гость указал на лучший, по его мнению, ход и, встретив возражения, заключил пари на луидор. Выиграв свою ставку, он отдал золотой оторопевшему лакею и молча удалился. Только тут присутствующие догадались, что щедрым гостем был не кто иной, как наследник русского престола Павел».

История эта не лишена достоверности. Находясь в Париже, Павел вполне мог инкогнито посетить кафе, о котором несомненно слышал. К тому же денежные ставки были в его манере, а о поистине царской щедрости русского цесаревича в дни пребывания во Франции упоминают многие хроникеры.

Еще два эпизода относятся к числу анекдотов, столь распространенных в период недолгого, но памятного царствования взбалмошного императора.

Очевидцы рассказывали, что на другой же день после смерти Екатерины полицейские разукрашивали в черно-белые клетки заборы, фонари и столбы на улицах Петербурга, Такая неожиданная демонстрация «любви к шахматам» (как полагали некоторые историки) имеет совсем иное объяснение.

Павел, взойдя на престол, принял ряд драконовских мер, направленных против свободы печати. Он установил строжайшую цензуру, закрыл частные типографии, запретил ввоз иностранных книг. Эти меры сопровождались ужесточением пограничных и таможенных барьеров.

В те времена шлагбаумы, караульные будки, городские заставы и прочие знаки полицейской власти окрашивались в черно-белые полосы. Народный юмор превратил их в «шахматные цвета». Другая история выглядит и вовсе фантастической.

Однажды царь получил донесение, что в Петербурге задержан подозрительный человек, проповедовавший якобинские взгляды. Павел, для которого идеи Французской революции были ненавистнее любой крамолы, пожелал лично допросить арестованного.

Неизвестно уж какими путями зашел разговор о шахматах, но царь и предполагаемый преступник неожиданно уселись за шахматную доску. Проиграв три партии кряду, Павел велел немедленно освободить партнера.

- Такой отменный шахматист не может быть бунтовщиком! - сказал он.

На сумасбродного царя похоже, но могло ли это произойти?

Шахматы не занимали сколько-нибудь заметного места в жизни Павла I: слишком долго дожидался он высшей власти, чтобы тратить время на развлечения, слишком озлобленно взялся за ломку порядков, существовавших при Екатерине.

За ней царил царь Павел,

Мальтийский кавалер,

Но не совсем он правил

На рыцарский манер.

Но Россия еще грелась в лучах екатерининской славы, неполные пять лет грубой деспотии и солдафонщины не успели вытоптать вековые традиции, и уже следующее поколение выдвинуло плеяду русских мастеров, внесших весомый вклад в мировую шахматную культуру.